Управляющая активами Зиявудина Магомедова Лейла Маммедзаде, экс-глава группы «Сумма», рассказала РБК, что стало с компанией после его ареста, почему ушла в отставку, как удалось продать долю в НМТП и что будет с другими активами

— Существует несколько версий уголовного дела против братьев Зиявудина и Магомеда Магомедовых — официальная (хищения и вывод активов за рубеж), попытка сбить цену или помешать сделке по НМТП, «дагестанская» (бизнесмены не слишком активно помогали в антикоррупционной кампании в республике), упоминается также Сулейман Керимов (якобы он отомстил Магомедовым, которые якобы слили компромат на Керимова французским властям). Какая версия у вас? Почему это вдруг с ними произошло?

— Я знаю Зиявудина Магомедова как исключительно яркого, талантливого визионера, способного увлечь, вдохновить новыми идеями, большого и масштабного человека. Я твердо уверена, что он невиновен и вся эта история — одно большое недоразумение.

Что касается непосредственно эпизодов, которые вменены Зиявудину и Магомеду, мне сложно дать оценку по существу, потому что они все случились в период, когда я не работала в «Сумме» — в 2013–2015 годы. Относительно версий и «теорий заговора» — тяжелейший вопрос. У меня своей теории нет, если бы она была, мне было бы гораздо легче, я понимала бы, ​ как лучше оперировать в сложившемся поле.

— Правда, что вас задержали в «Кофемании» на Большой Никитской?

— Правда. Я пришла на встречу в «Кофеманию» вместе с коллегой. И тут он мне говорит: ничего себе! Я поворачиваюсь, а там толпа вооруженных людей в масках, один из них обратился ко мне: вы Маммедзаде? Вы задержаны. Сначала я решила, что происходящее — попытка помешать сделке по НМТП, которую мы должны были закрыть на днях. Мы сели в этот замечательный автозак и поехали ко мне домой на обыск. Стучусь в дверь, ее открывает няня моих детей: я стою на лестнице, а за мной — десять сотрудников ФСБ в масках. Думаю, мои соседи долго этого не забудут!

Но обыск продолжался всего пару часов, никакого ада не было, потом поехали на беседу [в Следственный департамент МВД].

— Сколько у вас было бесед со следователями?

— У меня было два дня бесед. 30 и 31 марта у нас были интенсивные дискуссии, мы прошлись по всем эпизодам и в целом по деятельности «Суммы». Следователи вели себя очень профессионально и исключительно вежливо, хочу отметить.

— Эти беседы действительно продолжались за полночь?

— Они были долгие. Можно было их прервать, но я отказалась. Мне скрывать-то, собственно говоря, было нечего. Я представила все справки. Во время первого эпизода [уголовного дела] я вообще рожала ребенка в больнице, во время второго — была в декретном отпуске и т.д. Когда стало очевидно, что у меня есть документальные свидетельства того, что меня физически там (в компаниях «Суммы». — РБК) не было, на этом все вопросы закончились. Не было объективных причин, для того чтобы меня задерживать.

— А какой у вас статус в этом деле? Свидетель?

— У меня даже нет никакого статуса. Я дала показания, и меня больше никто не вызывал, я не нахожусь в розыске.

В чем обвиняют Магомедовых?

Зиявудина и Магомеда Магомедовых арестовали 31 марта 2018 года. Их подозревают по одной из наиболее тяжких статей Уголовного кодекса — 210-й («Организация преступного сообщества или участие в нем»). Им также вменяется несколько эпизодов мошенничества и растраты. Всего в деле семь эпизодов, в частности, по данным следствия, принадлежащий «Сумме» подрядчик «Глобалэлектросервис» похитил 650 млн руб. у Федеральной сетевой компании, а еще 1,15 млрд руб. структуры группы якобы незаконно получили при подготовке строительства к чемпионату мира стадиона «Арена Балтика» и аэропорта Храброво в Калининграде. По данным МВД, в общей сложности они похитили из федерального и региональных бюджетов 2,5 млрд руб.

Каждому из подозреваемых по делу грозит до 25 лет колонии или даже пожизненное заключение. Магомедовы отрицают все обвинения.

Основные активы владельца группы «Сумма» Зиявудина Магомедова сосредоточены в транспортно-логистической сфере — судоходная компания FESCO (32,5% головной компании «Дальневосточное морское пароходство», в пятницу, 12 октября, на Московской бирже этот пакет стоил 4,85 млрд руб.) и принадлежащая ей доля в крупнейшем по величине парка контейнерном операторе «Трансконтейнер» (25,07%, стоимость на бирже — 15,6 млрд руб.). Ему также принадлежит 82,06% Якутской топливно-энергетической компании (ЯТЭК, 6,24 млрд руб.) и 50% минус одна акция Объединенной зерновой компании (ОЗК, на бирже не торгуется, контроль у государства).

Зиявудин и Магомед Магомедовы владели 25,05% Новороссийского морского торгового порта (НМТП, третий по грузообороту портовый оператор Европы), но в конце сентября продали этот пакет «Транснефти» за $750 млн.

«Уголовное дело не связано с НМТП»

— Как вам удалось закрыть сделку по продаже доли в НМТП на фоне ареста Магомедовых? Была версия, что цель ареста — помешать продаже компании.

— Точно могу сказать, что это (уголовное дело против Магомедовых. — РБК) не связано с НМТП, потому что иначе сделку сейчас не закрыли бы на таких условиях. «Транснефть» поступила совершенно корректно, сделку мы закрыли в конце сентября. Все корпоративные процессы были завершены, все одобрения получены. Сделка была заключена на коммерческих условиях. Это не был distressed sale. Для меня как профессионального менеджера это предмет гордости — в непростых условиях суметь закрыть такую сделку. Это крупнейшая сделка в области инфраструктуры в Российской Федерации за последние годы.

Разговор о продаже доли начался где-то в 2017 году. Перед портом была поставлена задача перевода всех акционеров в российскую юрисдикцию. Мы обсуждали это с Зиявудином Магомедовым, а он, как большой патриот, понимал важность этого стратегического государственного поручения и, несмотря на личные амбиции, пришел к выводу, что, как «Сумма», мы можем дать НМТП гораздо меньше, чем «Транснефть». Так и было принято решение о выходе из состава акционеров Новороссийского порта.

Я всегда была сторонницей того, что «Транснефть» является natural owner (естественным владельцем. — РБК) для НМТП. Это очень опытная госкомпания, которая хорошо знает жизнь порта, я отношусь с уважением к руководству компании и ее управленческим навыкам, да и половина грузооборота НМТП — нефтяной поток, который контролируется «Транснефть-сервисом».

Когда произошли мартовские события, сделка была уже практически завершена — были согласованы основные условия. Но после этого (ареста Магомедовых. — РБК) она была поставлена на паузу. Важно отметить, что я сама ушла из «Суммы» в апреле, потому что стало понятно, что прежняя деятельность невозможна. Диалог возобновился ближе к концу лета, когда обе стороны («Сумма» и «Транснефть». — РБК) обратились ко мне с вопросом, готова ли я помочь завершить продажу [доли в НМТП]. С учетом того что я была в этой сделке изначально, знала всех участников, в том числе коллег из «Транснефти» по совместной работе в совете директоров, конечно, мне, как менеджеру, было интересно завершить начатое. Естественно, я согласилась.

— За сколько вы продали долю в НМТП? Действительно за $750 млн, как сообщила «Транснефть»? Или она раскрыла только часть суммы сделки, а именно объем потребовавшихся заимствований? Не было ли дисконта из-за ареста Магомедовых?

— Сделка была совершена по цене $750 млн. Сумма в той же категории, что была изначально. Мы считаем эту цену справедливой и правильной, учитывая значительный потенциал роста стоимости актива. «Транснефть» повела себя честно и порядочно в сложившейся ситуации.

— За последние полгода поступали предложения от других претендентов на НМТП?

— Я могу говорить только о том, что знаю сама. Я вела сделку с «Транснефтью», будучи в «Сумме» и уже после ухода из группы. [Еще до ареста Магомедовых] сделка была практически завершена, даже документация готова, поэтому какие-то другие обсуждения казались смешными и абсурдными.

— В «Транснефти» заявляли, что после ареста Магомедовых «Сумма» обратилась к ним с предложением поскорее завершить сделку, потому что появился другой претендент — «Роснефть». По словам главы «Транснефти» Николая Токарева, вы сообщили о контакте с «Роснефтью» и сделали ей предложение купить долю в НМТП.

— Мне был очевиден интерес «Транснефти», они его подтверждали [после ареста Магомедовых]. Если бы эту долю купила любая другая компания — частная или государственная, она внесла бы еще большую сложность в корпоративную структуру НМТП. Я рада, что вернулись к оригинальному решению.

— Как шли переговоры?

— С моей стороны команда была крохотная, могу отметить, что значительную часть работы проделал Дэнис Кант Мандал (бывший директор по взаимодействию с активами группы «Сумма». — РБК). Стороны встретились друг с другом, пересмотрели все корпоративные и юридические документы, внесли ряд поправок, была обговорена сумма, и после нескольких недель интенсивной проработки мы были готовы. Это, конечно, потребовало значительных усилий, учитывая ограниченные ресурсы, но в целом все произошло достаточно быстро.

— Арест акций НМТП, наложенный судом по требованию следствия, был причиной приостановки переговоров с «Транснефтью»?

— Это несвязанные вещи. Кроме того, сами акции компании НМТП не были арестованы. Насколько мне известно, были арестованы только счета, в том числе операционные счета внутри Новороссийского порта и его дочерних предприятий. К счастью, эти вопросы были разрешены достаточно быстро и это не повлияло на жизнедеятельность компаний.

— В связи с арестом Магомедова некоторые эксперты говорили, что группе сейчас сложно что-либо продавать, потому что его обвиняют по 210-й статье Уголовного кодекса (организация преступного сообщества и участие в нем), которая подразумевает конфискацию имущества. Продавцам нужно было запрашивать разрешение от регулирующих органов на эту сделку?

— Насколько мне известно, разрешения на продажу не запрашивалось. Никаких формальных или неформальных запретов на продажу этого актива не существовало — он не был ни заложен в банке, ни арестован. Хочу подчеркнуть, что Зиявудин Магомедов все еще находится под следствием, дело даже не внесено в суд и нет приговора, поэтому говорить о таких вещах, как конфискация, просто язык не поворачивается.

— А как директора Shevronne Investments, через которую братья Магомедовы владели долей в НМТП, принимали решение? Наверняка Зиявудин Магомедов был поставлен в курс дела?

— Очевидно, что решение принималось с его ведома.

«Не было никаких угроз, шантажа, наездов»

— Что сейчас собой представляет «Сумма»? Как принимаются решения в ее основных активах?

— Возможно, стоит внести некоторую ясность относительно того, что такое «Сумма». Она никогда не была ни холдингом в классическом понимании этого слова, ни управляющей компанией. «Сумма» была местом рождения новых идей, новых проектов, генератором идей развития, консультировала и помогала административно и технологически.

В день, когда арестовали Магомедова, одновременно по всей стране прошло около ста задержаний, вызовов на разговор, арестов и т.д. Масштаб стал понятен через несколько недель. Стало очевидно, что ситуация за несколько дней не разрешится, а потребуется больше времени. Мне также стало очевидно, что в такой ситуации продолжение самой «Суммы» в том формате, в котором она существовала, некорректно и неправильно. Было принято решение, что мы уходим из «Суммы», а она пока сосредоточится на хозяйственных нуждах. Я и моя команда в этих непростых условиях сосредоточились на поддержке менеджмента активов, в которых я оставалась председателем совета директоров, — FESCO и Якутской топливно-энергетической компании, а также в гораздо меньшей степени Объединенной зерновой компании (ОЗК). В этой компании я лишь член совета директоров, и будущее «Суммы» в ОЗК, и мое будущее в этой компании, как мне представляется, будет меняться.

— Не было попыток вас как-то напугать — заставить продать активы по дешевке или вообще отдать задаром?

— Не было никаких угроз, шантажа, наездов. Ничего такого. Все ведут себя предельно корректно. Хочу отметить исключительно конструктивный подход банков, особенно ВТБ, с которым мы в постоянном диалоге. Для сохранения сложившихся отношений мы сосредоточены на том, чтобы активы работали правильно, чтобы не было никаких претензий и конфликтов.

— А со стороны акционера не было указаний что-то срочно продавать?

— Мне не было, да и не могло быть. Вместе с тем руководить советом директоров [крупнейших компаний Магомедова] в сложившейся ситуации совершенно непросто. Во-первых, фактически нет доступа к новым деньгам, а активы с высокой долговой нагрузкой. К тому же очевидно, что вести дела без серьезной административной поддержки тоже непросто. Сейчас менеджмент сосредоточен на повышении операционной эффективности и работе с клиентами. При этом я хочу подчеркнуть, что это не пустые слова и отговорки — это серьезнейшие усилия и кропотливая детальная работа. Мы отлично понимаем, что, для того чтобы выжить и преуспеть в транспортной индустрии — индустрии сервиса — и особенно в сложившейся ситуации, надо быть лучше, быстрее и технологичнее конкурентов. Именно на этом мы будем сфокусированы в ближайшей перспективе.

— А строительные компании «Глобалэлектросервис» и «Стройновация»?

— Моим условием возвращения к Зиявудину в 2016 году (Лейла Маммедзаде первый раз работала в «Сумме» в 2010–2013 годах, занимая должность директора по управлению активами. — РБК) было то, что я никак не буду касаться строительных компаний. Я понимала, что там не такая ситуация, которую можно разрешить на уровне советов директоров, — надо было плотно работать на менеджерском, операционном уровне, достраивать проекты и т.д. На тот момент у меня было очень много задач и без этого. Если бы я еще начала работать со стройкой, то я бы просто развалилась.

— Кто сейчас занимается строительными активами «Суммы», с которыми связана часть обвинений в отношении братьев Магомедовых?

— Я ими занималась очень коротко в 2012 году. С тех пор я не работала с ними ни в советах директоров, ни в менеджменте, и поэтому, честно, не знаю. Насколько я понимаю, они находятся в процессе банкротства. Но я только из газет узнаю, какие по ним проходят суды и разбирательства.

— Одним из совладельцев этих активов назывался Давид Каплан. Участвует ли он в каких-то других проектах «Суммы» как акционер или как управляющий?

— Он действительно был совладельцем этих активов, я об этом знала еще в предыдущие годы. Не знаю, может быть, он уже вышел [из капитала строительных компаний]. Я могу сказать, что в FESCO, ЯТЭК и ОЗК, в советах директоров которых я нахожусь, Каплан не присутствует.

— А Магомед Магомедов активно участвовал в деятельности «Суммы»?

— Я Магомеда видела два раза в жизни. Первый раз случайно встретилась с ним на приеме РФПИ в рамках Петербургского экономического форума в 2017 году. Подошла, говорю: я работаю у вашего брата. Он говорит: приятно познакомиться. И все! А второй раз в офисе «Транснефти», когда уже все условия сделки [по НМТП] согласовали и была последняя встреча. Тогда Зиявудин сказал, что Магомед должен сесть в центре, потому что он старший. Вот и все мое общение.

Магомед действительно никогда не являлся совладельцем «Суммы», единственный их общий проект с Зиявудином, о котором мне было известно, — НМТП, где у Магомеда даже не было представителей в совете директоров.

«Жизнь меня сделала антикризисным менеджером»​

— При подготовке сделок с активами «Суммы» вы должны советоваться с Зиявудином Магомедовым?

— Никаких сделок внутри «Суммы», насколько я понимаю, сейчас нет, но потенциально сделки возможны внутри активов. Например, у ЯТЭК была сделка с китайцами (компания вела переговоры с китайской CEFC о строительстве газохимического комплекса. — РБК). Она сейчас полностью заморожена по двум причинам: китайцы оказались в сложной ситуации, плюс у самой ЯТЭК очень высокие долги (14 млрд руб.) при EBITDA 3 млрд руб.

Жизнь меня сделала антикризисным менеджером. Сначала я разруливала ситуацию по FESCO, у которой в 2016 году долг равнялся восьми показателям EBITDA (по итогам реструктуризации в 2017 году кредиторы компании согласились на реструктуризацию задолженности, было списано около 30% долга, или $250 млн. — РБК). Сейчас с ЯТЭК.

До того как все случилось (арест Магомедова. — РБК), предполагалось, что акционер может оказать финансовую помощь ЯТЭК. Речь шла о большом газохимическом заводе — производстве метанола. Сам проект очень хороший, я в него твердо верю, но он потребует $1 млрд или, если даже часть проектов сократить, минимум $750–800 млн. Очевидно, что для ЯТЭК, учитывая ситуацию [c Магомедовым] и долговую нагрузку, сейчас увеличивать долг и инвестировать в такой проект было бы совершенно безответственно.

Второй потенциальный проект, о котором мы можем говорить, это продажа 25% «Трансконтейнера», принадлежащих FESCO. Я сама на многих конференциях неоднократно говорила о том, что мы, как FESCO, безусловно, заинтересованы в приобретении [дополнительных акций] «Трансконтейнера». Но мы сейчас все откладываем в сторону, потому что приобретения совершенно неуместны и неправильны. Мы уже публично заявляли о том, что ведем переговоры о выходе из «Трансконтейнера». Я предполагаю, что мы находимся в финальной, завершающей части этой дискуссии. Все возможные деньги, которые мы получим в результате этой сделки, пойдут на погашение долгов FESCO. Я очень рассчитываю, что к концу 2018 года соотношение долг/EBITDA компании снизится к тем значениям, которые мы обещали банкам.

— А сейчас какое соотношение?

— Выше четырех [показателей EBITDA]. Мы хотим выйти на уровень около 3,5 долг/EBITDA. Я надеюсь, что нам это удастся сделать. У FESCO растет EBITDA и все операционные показатели. Впервые за свою 120-летнюю историю Владивостокский порт обработал 1 млн т грузов — это абсолютный рекорд. Рассчитываем в 2018 году перевалить около 10 млн т. Вторая вещь, которую мы сделали, — это проект FESCO Fast Forward (увеличение скорости транспортировки. — РБК). Сначала мы сократили проезд по маршруту Шанхай — Москва с 40 до 20 дней. Затем была запущена ускоренная перевозка контейнеров из Японии в Москву, потом из корейского Пусана (не только в Москву, но и в Санкт-Петербург). Это не требовало дополнительных инвестиций — только мозгов. Два дня вся команда сидела запертая в одной комнате и делала упражнение: где убрать бюрократию, где оптимизировать ценообразование, чтобы все это улучшить. Для сравнения: через Суэцкий канал японский груз идет за 50 дней, по Транссибу — 27 дней. А мы доставляем за 15 дней.

— Вы сказали, что в завершающей стадии переговоры по продаже доли в «Трансконтейнере». Переговоры ведутся с «Енисей капиталом» Романа Абрамовича и Александра Абрамова, купившим 24,5% компании в конце прошлого года?

— Нам поступило несколько предложений, все они строго в рынке и не предполагают никакого дисконта.

— Решение, какое предложение выбрать — Абрамовича или других претендентов, вы принимаете самостоятельно?

— Это решение было принято советом директоров FESCO. Менеджмент представил несколько предложений с коммерческими условиями. Магомедов раньше был в совете директоров FESCO и активно участвовал в принятии подобных решений, но какое-то время назад совет возглавила я. Поэтому все решения принимались коллективно с участием представителей других акционеров — TPG и Марка Гарбера, независимых директоров, а также профессиональных менеджеров компании.

— Эта практика распространяется на все активы Магомедова или где-то все-таки необходимо запрашивать его мнение?

— Там, где он единственный участник, он принимает решения, там, где есть совет директоров, решения принимает совет директоров. В соответствии с законодательством.

— Вы рассказали, как планируете снизить задолженность FESCO. А что будете делать с огромным долгом ЯТЭК?

— С ЯТЭК ситуация сложнее, у нее большие долги перед банками. Менеджмент по моему поручению сейчас ведет интенсивную дискуссию с кредиторами — Сбербанком, ВТБ и другими. Иски Сбербанка к ЯТЭК на 4,4 млрд руб. — это часть общего диалога по реструктуризации долга, подобный диалог сейчас ведется. Надеюсь, что в ближайшее время будет найдено решение и мы договоримся. Нам необходимо найти возможность повысить EBITDA и выполнить капитальную программу. Хочу отметить, что финансовое состояние компании никак не повлияло на производство, мы осознаем значимость ЯТЭК для региона и не допустим перебоев в ее работе. Через год-другой, когда ситуация станет более устойчивой, мы вернемся к разговору о переработке газа.

— А зачем ЯТЭК подала иски на несколько миллиардов к своему акционеру — компании «Инвестор» Магомедова и самой «Сумме»?

— Думаю, это просто излишнее рвение. Я уверена, что мы разрешим ситуацию в досудебном порядке.

— Не было претендентов, которые предложили вам продать ЯТЭК, не дожидаясь завершения реструктуризации?

— Совет директоров таких предложений не получал.

«Задача на ближайшие год-два — провести большую домашнюю чистку в хозяйстве»

— А как будет меняться участие «Суммы» в капитале ОЗК?

— Разговор о том, что ОЗК необходимо приватизировать, шел много лет. Я искренне верю в то, что если она станет частной компанией, то скорость принятия решений в ней увеличится, и это еще более позитивно подействует на ее деятельность. Остается открытым вопрос, кто сейчас наиболее правильный и корректный владелец для ОЗК. Как член ее совета директоров, считаю, что «Сумма» сейчас не может быть полезной в развитии этого актива.

— А с кем вы ведете переговоры о продаже доли в ОЗК?

— Совету директоров таких предложений никто не делал.

— Вы говорили, что Магомедов хотел направить средства от продажи НМТП на высокотехнологичные активы. Но теперь, очевидно, эти планы заморожены. Планируете как-то использовать эти деньги?

— Мое понимание — что деньги будут лежать на счетах в государственном банке и в Российской Федерации. В дальнейшем, когда ситуация разрешится, — а я верю, что она разрешится благополучно, — он потратит эти деньги так, как сочтет нужным.

— Если рассмотреть совсем пессимистический сценарий, что в ближайшее время Магомедов остается под арестом, как вы видите будущее «Суммы» и ее активов? Постепенный выход из всех проектов?

— Я очень надеюсь, что ситуация с Магомедовым разрешится в позитивном русле и он сам решит, что дальше делать с активами. Желаю ему, чтобы он нашел в себе силы пережить всю эту историю. Я твердо верю в то, что его не осудят, и даже не хочу об этом рассуждать.

— Безотносительно исхода дела Магомедова, в каком направлении вы бы предложили развивать эти активы?

— Моя задача, как профессионального управленца, на ближайшие год-два — провести большую домашнюю чистку в хозяйстве, привести активы в лучшее состояние и построить фундамент для следующего стратегического рывка. Например, FESCO обязательно вырастет в национального чемпиона транспортно-логистической отрасли по технологическим инновациям и операционной эффективности.

В целом признаюсь, что это был невероятно сложный для меня период. К таким вещам подготовиться невозможно, аресты акционеров не бывают в карте рисков — для меня, как рыночного менеджера, это, конечно, был большой шок. Но сейчас, спустя полгода, можно сказать, что проделана титаническая работа усилиями всего нескольких человек, хоть это и кажется невозможным. Это, конечно же, новый антикризисный опыт, который, я надеюсь, мне не пригодится впредь.

Из Баку через Техас в Москву

Лейла Маммедзаде родилась в Баку, окончила Техасский университет A&M по специальностям «Финансы» и «Нефтяное дело». До прихода в группу «Сумма» на должность вице-президента по управлению активами в 2010 году работала в крупнейших иностранных компаниях, в том числе в Halliburton (в США и Великобритании), в штаб-квартире Royal Dutch Shell в Гааге (Нидерланды), где в разное время занималась слияниями-поглощениями, управлением портфелем инвестиций и рисками, подготовкой стратегии и развитием бизнеса в России и СНГ. В 2012 году стала исполнительным директором Делового консультативного совета АТЭС в год российского председательства. В 2013–2015 годах занималась собственным бизнесом — была креативным директором Russia Restaurant Group (в частности, развивала сеть кондитерских «Пафф-поинт» в Москве). Но после возвращения в «Сумму» в 2016 году (сначала стала исполнительным, а потом и генеральным директором) вышла из этого бизнеса.

«[В 2016 году] Зиявудин сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться: он предложил открыть офис «Суммы» в Китае, предвидя все эти движения (поворот на восток. — РБК). Поскольку я люблю и знаю этот регион, я съездила в Китай, встретилась с людьми и поняла, что нужно делать. Но в процессе наших дискуссий он предложил мне возглавить всю группу и заняться существующими активами. Я ни секунды не жалею, что согласилась, хотя приходилось работать 24 часа в сутки. Я благодарна Магомедову за то, что он давал масштабные задачи и большую степень свободы принятия решений. Конечно, какие-то вопросы он решал сам, но с ним можно было не соглашаться и дискутировать.

Сейчас я не рассматриваю для себя возможность поиска новой работы, потому что есть такие простые вещи, как человеческая порядочность. Я не собираюсь никого предавать или бросать в тяжелый момент. Я считаю, что эти вещи важнее, чем возможность заработать кучу денег. Несмотря на то что большая часть моей профессиональной жизни сложилась в Европе и США и я гражданка Азербайджана и Нидерландов, с 2010 года я работаю в России. Считаю, что мало где в мире есть такие возможности для профессионального и личного развития, как в России. Поэтому, безусловно, долгосрочно я строю свою карьеру здесь».

www.rbc.ru

Прогноз ценовых колебаний с 15 по 19 октября 2018